Пусть не смутит вас аллюзия на название известного мультфильма про барона Мюнхгаузена. Сегодня не о нём, а о свете. И светоч наш – директор Государственного музея Льва Николаевича Толстого Виталий Борисович Ремизов.

Светоч – в смысле того, что человек этот регулярно возлагает на себя просветительскую миссию. Московский гость навещает Липецк не впервые, и постоянство его визитов при насыщенности рабочего графика и постоянных разъездах – завидное. Минимум – раз в год. Поверьте, это очень неплохо. Ремизов – почётный член оргкомитета фестиваля «Липецкие театральные встречи» и почётный собеседник «Итогов недели». В прошлом сезоне мы встречались с Виталием Борисовичем по поводу столетней годовщины со дня кончины Толстого, которая совпала с началом «Театральных встреч-2010». Сегодня темой нашего философского дискурса опять стала, нетрудно догадаться, персона Льва Николаевича.

Для начала побеседовали о премьерах, представленных на сцене Липецкого академического театра драмы. Открывшая фестиваль толстовская «Власть тьмы» в постановке труппы из Орла вызвала у Ремизова весьма благожелательный отзыв, – это Толстой! Однако разговор скоро переключился на впечатления от встречи Виталия Борисовича со студентами и преподавателями филологического факультета ЛГПУ. По собственному признанию Ремизова, он долго думал, как строить беседу, и даже перед самым её началом до конца не знал, о чём нужно говорить с молодыми учителями. И вовсе не потому, что педагогическая наука ему не близка, – ведь Виталий Борисович носит титул заслуженного учителя России. Проблем много, интересных тем хватает, но что тронет сердца, что сделает визит Ремизова полезным и памятным? Профессор посвятил сорок лет жизни изучению творчества и судьбы Льва Николаевича Толстого. И кому, как ни учителям-филологам в будущем придётся подхватить эстафету? Нести наследие классика своим ученикам, согражданам, миру.

– С точки зрения масштаба личности Льва Николаевича, – начинает рассуждать Виталий Борисович, – и его многогранной натуры принципиальным для понимания является непростой жизненный путь, пройдённый Толстым. Поначалу он говорил: хочу быть самым великим, самым счастливым, самым состоятельным. А потом богатство и славу презрел – завещал похоронить себя в самом простом гробу, памятников не ставить и надписей не делать. Но вернёмся к счастью. Здесь, конечно, не всё так просто. У Толстого есть трактат «Царство Божье внутри нас». Но в чём заключается это Царство? Это чрезвычайно непросто осмыслить. Работа написана мудрёно, и даже читавшим её уяснить всю глубину вопроса не всегда по силам. Якобы если ты открываешь трактат, то Царство само по себе входит в тебя, и ты начинаешь понимать суть. На самом деле мысль требует большей конкретизации. Человек совершает то или иное деяние, вписывающееся в рамки добродетели, не ожидая награды – так же, как он дышит, пьёт воду, наслаждается природой. Но нужно творить добро с пониманием того, что это служение Богу, людям. Слово служение звучит скучно. Вот как скажешь «служить», начинается зевота. Проще не служить. Хотя человек всё равно служит сам себе. Своему эгоизму или мамоне, добывая богатства, решая проблемы телесного наслаждения. Это и есть служение дьяволу, как считал Толстой. Бескорыстно приносить себя в жертву другим, Богу, что требует усилий, – служение иного рода. Приводящее личность к гармонии – и к внутренней, и даже к внешней.

– Такие суждения звучат очень идеалистически. Оглянитесь вокруг. Люди привыкли проводить свои дни и годы в духовном бездействии. Совершая привычные цикличные повторяющиеся движения – работа, дом, телевизор, борщ, сон. Таким образом реализуется заложенная в большинство из индивидов программа социума, диктующая распорядок и правила. С другой стороны, если взять, например, буддизм, то там ничегонеделание, созерцание и медитация вообще возводятся в абсолют. Как путь к блаженству, к достижению нирваны. То есть созидание, внутреннее напряжение, усердие как-то особенно не предполагаются. Если говорить утрированно: само собой.

– Замечательное наблюдение! Легко любить всё человечество, трудно любить рядом живущего. Я цитирую Толстого. Действительно, нетрудно декларировать общефилософские постулаты, как возвышенные. Но воспринимать действительность прагматически, понимать, как реализовать высокую философскую божественную сущность в своём бытии – намного сложнее. Поэтому мы должны чётко отдавать себе отчёт – в чём мы сильны? Если ваше призвание – педагогика, учите! Умеете врачевать – Бог в напутствие! Вам по сердцу благоустройство семейного быта? Прекрасно! Шофёр – значит, шофёр. Строитель так строитель. Когда ты во что-то вкладываешь душу, происходит её приращение. Тогда ты проживаешь каждый день по Божественному уставу. Служишь не себе, но другим. И воздастся потом сторицей, даже не сомневайтесь! Я не идеализирую, поскольку верю в это сам и стараюсь так поступать. Я способен организовывать экспозиции, писать книги и учебники для детей, выступать перед аудиторией, нести слово, снимать фильмы, руководить коллективом музея – и я это делаю. Хотя бывает физически тяжело. Многое из перечисленного мне не требуется – всё-таки возраст почтенный, да и не тщеславен я. Но раз это кому-то нужно, на пользу музею, – буду продолжать. Значит, я для этого явился на землю. Вот оно – служение. Вот оно – Царство Божье: в понимании истины, ради чего ты пришёл сюда.

Что касается буддизма. Каждый избирает ту форму, в которой ему проще жить. Толстой хорошо знал буддизм. Писал предисловие для книги по буддизму, редактировал буддистские тексты. Однако не был приверженцем этого религиозного учения. Лев Николаевич полагал: легко отдалиться ото всего, уединиться и жить для себя и для Бога. Эгоистично получается, не правда ли? А вот как прийти к смирению – над этим великий старец размышлял много лет. Оборотная сторона медали – категория свободы, превыше которой нет ничего, по Толстому. Только свобода должна основываться на исключительной духовной культуре, хотя бы на задатках духовности, на её потенциальной возможности. Поскольку свобода без берегов в понимании «делай, что хочешь» сломает тебя самого. Разлетишься на мелкие осколки.

– Мы говорим о вечных вещах, осмысление которых перетекает из века в век, рождая дискуссии. Обсуждаемые нами гуманистические ценности, философские суждения и постулаты были заложены ещё на заре эпох, происхождение их – в античности. Какова роль Льва Николаевича, как перевалочного пункта, между архаическими идеями и мировоззрением современного человека? Ведь Толстой остаётся актуальным автором и мыслителем, чьи взгляды продолжают будоражить умы.

– В своё время говорили: Сократ спустил религию с Олимпа на Землю, и потому стал Сократом. То же самое, с моей точки зрения, относится и ко Льву Толстому. Язык высокой проповеди он перевёл на простое народное наречие, фигурально выражаясь. Приблизил Иисуса к человеку. В своих прозаических и философских сочинениях начал писать о том, зачем Сын Божий сошёл с небес. Обычный крестьянский мужик поверил Толстому, последовал за ним. Вокруг его фигуры стали образовываться коммуны, слово распространялось по миру. В 1887 году Лев Николаевич обращался в письме к одному из современников: я ушёл от догматов, в чём моя вера, к мысли о том, что заповеди Христа не есть запрет, а это некие идеальные сущности, к которым мы будем вечно стремиться. Главное – движение, главное – идти в избранном направлении. Внутри должен быть идеал. Сегодня язык Толстого может показаться сложным для восприятия. И Лескова трудно осилить, и Достоевского. Тем не менее их умозаключения продолжают быть актуальными, их читают.

– Один из моих любимых писателей – американец Чарльз Буковски – боготворил Толстого, как признавался в пылкой любви и к Достоевскому, кстати. Буку, оговорюсь, было сложно угодить. Шекспира он не переносил на дух: дескать, страдающие короли, дворцы, отравления – разве простому человеку может быть дело до таких страстей? Чарльз говаривал, что часто в целом поэтическом сборнике находит от силы одну стоящую фразу, всё остальное – луна, цветочки, дождики и облачка – пустословие для заполнения смыслового вакуума. Я задумался, за что же так мил Буковскому был Лев Николаевич, ведь его пространную манеру не назовёшь лаконичной при всём желании...

– Ответ прост: у Толстого всегда присутствовала мысль. Мысль, которая всегда оставалась мыслью. У Толстого нет приходящих фраз. Форма выражения – особый синтаксис, где мысль искала, обретала себя. Замечу, этот синтаксис уникален и неповторим. И для читателя с большой культурой он открывается. У любого писателя есть своя интонация. Важно ухватить её. Она – ключ, которым открывается книга того или иного автора. С Достоевским, между прочим, то же самое. Относительно взглядов на поэзию – процентов восемьдесят, а то и все девяносто Лев Николаевич считал галиматьёй. Длинные описательные стихи, нескончаемые поэмы абсолютно ни о чём. Сокровенной поэзии, где и чувства, и мысли, и образ – очень мало. О ком бы мы ни вспомнили. Толстой обладал безукоризненным эстетическим вкусом. Поэтому в русской традиции он делал исключение для Пушкина, Лермонтова, Фета, Тютчева. Безошибочно! Всё остальное – второй уровень.

Мережковский подарил писателю свой первый сборник с помпезной надписью. Лев Николаевич прочитал и ничего там не обнаружил. Бряцание фразами, и не более. Много ли сегодня вспоминают Мережковского? Два, три, ну пять стихотворений выберешь из каждого поэта, слава Богу. Взгляды на Шекспира… Когда Толстой разбирал психологическую природу короля Лира, он показывает ходульность мысли английского классика. Ведь наш классик прошёл дорогой шекспировского лирического героя, остался без ничего. Лев Николаевич утверждал, что настоящее искусство должно обладать психологической достоверностью. Сюжетная фантазия может простираться сколь угодно далеко, но мы должны верить в движение души. Взять хотя бы последние фильмы Никиты Михалкова. Почему на них обрушилось столько критики? Там всё чудовищно не обосновано психологически! Всё шиворот-навыворот. Где был реализм исторической правды – да. А когда началось припудривание – потянулась мякина. После первого фильма саги «Утомлённые солнцем» верить в происходящее на экране просто отказываешься.

– На научно-практической конференции, открывавшей «Липецкие театральные встречи», вы упомянули о двусмысленном отношении к столетней годовщине смерти Толстого на его родине. Которую, можно сказать, «замяли». Возникает вопрос, как же нам сейчас объединять, консолидировать русский народ на основе нашей богатейшей культуры и творчества её лучших представителей, о чём много говорится в последнее время, если даже к непререкаемому классику бытует такое отношение?

– Как это ни прискорбно, но нынешнее и предшествовавшее ему поколение наших лидеров воспитывалось на советских догматах с определённым пониманием литературы и истории. Если брать Толстого, – как безобразно его интерпретировала советская школа! Конечно, не без пиетета и уважения. Но насколько же примитивна трактовка «Войны и мира»! Насколько далека от гениальности и величия художественного прозрения толстовского текста! Весь религиозный и философский посыл пугал нашу марксистско-ленинскую доктрину. В первую очередь, делали акцент на социальных конфликтах, показывали якобы истинную и ложную красоту, чуть ли ни под лупой рассматривали роль партизанского движения. Одним словом, на авансцену выводились совсем не те аспекты, на которые стоило обращать внимание при знакомстве с романом. Как быть с проблемами греха, зависти и тщеславия, жизни и смерти? Об этом не писали и не пишут в учебниках! Так же губили и Пушкина, и Лермонтова, всех классиков вместе с достойной литературой советского периода. Добавьте сюда ещё и полное отсутствие нормального музыкального образования, понятий о живописи, архитектуре – то есть о среде, где мы с вами обитаем. Да и сама эта среда душит, когда перед глазами сплошь грязные заборы, сломанные двери и похабные надписи в подъездах. Поэтому и вырастали люди с ментальностью «от и до». Целый опустившийся по-бытовому народ, который довольствуется минимумом. Оттого и не произносится слово «культура». О ней вспоминают, только когда нужно блеснуть перед Западом Большим театром или Третьяковской галереей. Я говорил филологам в университете: посмотрите, какая на вас лежит мера ответственности! От вас зависит, какую вы дадите литературу детям, какую понесёте культуру в массы? И какая культура в вас самих? Помните, с чего мы начали? Если хотя бы по чуть-чуть ежедневно приращивать свой собственный дух, тогда всё будет по-другому.

 Роман Хомутский