В Липецком государственном академическом театре драмы имени Льва Николаевича Толстого готовят новую постановку. Только эту новость пока приберегают для широкой общественности. Читатели «Итогов недели» узнают сегодня все подробности первыми – в эксклюзивном интервью… нет, на сей раз не с художественным руководителем труппы Сергеем Александровичем Бобровским

Владимир Фердинандович Дель – впервые в нашем журнале. Старшее поколение поклонников театрального искусства его, конечно, помнит. Уроженец Рязанской области и житель города Скопина посвятил липецкой сцене немалую часть своей жизни.

После режиссёрского факультета Тамбовского института культуры в 1970-х Владимир Дель некоторое время трудился постановщиком в Новолипецком молодёжном театре. А в 1980 году, по рекомендации мэтра отечественной режиссуры Иосифа Райхельгауза, начал свою карьеру в областном академическом театре драмы – но уже как актёр.

Талантливому артисту достаются главные роли в спектаклях «Закон вечности», «Последние», «А всё-таки она вертится», «Школа жён». Одновременно Дель ставит на малой сцене пьесу «Стрижка» Виктора Славкина, которая пользуется значительным успехом у липецкой публики. Мельпомена благоволила своему молодому, подающему надежды кавалеру, но волею судьбы четверть века назад по семейным обстоятельствам Владимир вынужден возвратиться в родной Скопин.

Там он возглавил Народный молодёжный театр «Предел». Труппа, костяк которой поначалу составляли члены семьи режиссёра – супруга и сын, – с годами разрослась, оперилась и умудрилась за два десятилетия выпустить более сорока спектаклей и показать лучшие из них – ни много ни мало – на семидесяти международных и всероссийских фестивалях.

Всё возвращается на круги своя – подоспело время и Делю вспомнить о Липецке. Повод для творческой командировки в наши края – давние профессиональные и товарищеские отношения рязанского постановщика с нашим Бобровским. Как известно, Сергей Александрович сцену в академическом театре отнюдь не узурпирует и рад поделиться ею с другими режиссёрами. Положа руку на сердце стоит признать: эксперименты с липецкими актёрами не всегда и не всем удаются. Иной раз с сожалением приходится констатировать после премьеры: лучше бы главреж ставил сам, не сдавая полномочий гостям. Тем не менее, в данном случае надежда на благоприятный результат крепка – всё-таки заслуженный работник культуры РФ Владимир Фердинандович Дель не понаслышке знаком с местными театральными традициями, да и почётными режиссёрскими регалиями не обделён – неоднократно награждался дипломами «За лучшую режиссуру», «Лучший спектакль» на различных конкурсах в России и за рубежом. Есть у Деля и опыт сотрудничества с западными труппами, совместно с Робером Дантонелем во Франции он создал три международных театральных проекта, спектакли – «Моцарт и Сальери» по Пушкину, «Конец Казановы» по Цветаевой, «О вреде табака» по Чехову. Собственно, как раз по произведениям последнего Владимир Фердинандович и планирует сделать инсценировку.

– Рабочее название постановки – «Ангел Ч.», – делится деталями режиссёр. – А возможно – «Чёрная яма», пока мы не пришли к окончательному решению. В сюжете синтезируется всё, чем я жил последние сорок лет, – инсценировка будет посвящена театру. С моей стороны имеет место быть абсолютно осознанный выбор одной из ключевых чеховских тем, а именно – темы трагического существования в театре. Этот груз лежит бременем на моей душе, и освободиться от него я могу, лишь поставив спектакль. Очень многие мотивы слились в инсценировке: с одной стороны, я ставлю в Липецке, с которым связана лично моя длинная человеческая история. Те, старые, спектакли имели, как мне кажется, большое значение для города. И здесь остались мои зрители. Мне необходимо максимально точно и искренне донести им – что я сейчас из себя представляю. Чрезвычайно непростая задача. Во-вторых, за полтора часа я должен показать, как бы несбыточно ни прозвучало подобное заявление, всего Чехова. Причём акцент собираюсь сделать на традиционно незатрагиваемых аспектах: например, Чехов и православие. Что касается доминирующей линии, Антон Павлович понимает театр как мученичество, как тяжкий крест – без фальшивого пафоса. Ты избит, измучен, окровавлен, болен – поэтому мне на сцене нужен человек с больной окровавленной душой. Если я почувствую эту боль, тогда смогу перенести её на сцену.

– Владимир Фердинандович, как рождается текст инсценировки? Фундамент – один рассказ или же целый цикл?

– Текст формируется по следующему принципу: я взял за основу те рассказы, где главные действующие лица – актёры. Далее – пытаюсь создать какую-то свою историю на фоне Чехова. В заштатном провинциальном театре актёры во время представления убивают на сцене друг друга. Их души попадают в некое условное пространство, где начинается их покаяние – происходит человеческая исповедь каждого из трёх главных действующих лиц. Как ты жил, что с тобой стало, не потерял ли ты в театре самого себя? Такова трагическая завязка действа. Не меняя ни одного слова, не извращая изначальный смысл, пытаюсь, тем не менее, вести речь о современном театре. Для меня важно, чтобы там появилось сострадание, ушедшее из нашего бытия. Ведь сегодня мы только и делаем, что развлекаемся на сцене. Наш спектакль – не развлекательного толка, он создаётся, чтобы очистить зрителя, снять с него грехи, принести покаяние.

– Тема чеховского наследия бесконечна. Интересно узнать ваше мнение: почему творчество Антона Павловича созвучно всему миру, ведь он почитается одним из наиболее востребованных драматургов по всему земному шару?

– С одной стороны, Чехов – поэт, а с другой – он рассказывает абсолютно простые человеческие истории, связанные с вечными темами. Краеугольный камень его творчества – сочувствие к нашей несчастной, напрасно и огульно разбазариваемой жизни. Ощущение быстротечности земного пути человека, его тщеты и в то же время любви к миру составляет очарование чеховской прозы.

– Мне довелось столкнуться в литературной критике Сергея Довлатова с таким мнением: стоило всем нашим великим классикам обратиться к темам общественно-политического характера, как они немедленно терпели крах. Достоевский, Толстой, Гоголь, Тургенев, начавшие с «чистой» литературы и занявшиеся нравоучительными штудиями, часто скатывались в патетику, отказывались от прежних собственных воззрений, отправлялись на каторгу, умирали несчастными, наконец. Не «запятнал», по словам Довлатова, себя только Антон Павлович Чехов. Согласны?

– Искусство вроде бы призвано заниматься человеческой историей, изучением человека, его чувств, страстей. Тем не менее, как бы мы ни пытались лезть в область проблем, которые подобает препарировать в СМИ, проговаривать политикам и общественным деятелям, – всё равно ничего не получается. Оставить политику «вне» – хорошо бы, да не выходит. И мне лично не удаётся отгородить себя в творчестве занавесом от этого спектра, безусловно, существенных для социума вопросов. Звучание мира, так или иначе, резонирует с моим естеством. Я вижу в новостях с утра колоссальную апокалиптическую картину будущего – в том же Киеве с обледенелыми сожжёнными машинами… Не могу оставаться безучастным, всё это отразится на моей работе – и над новым спектаклем в том числе. Я вижу в этом неравнодушие художника к тому, что происходит вокруг, осознание личной ответственности за мироздание. Я хочу, обращаясь к рассказам XIX века, вести речь именно о сегодняшнем дне, а не об абстрактном вневременном пространстве.

– В таком случае Чехов подходит как нельзя лучше. Ведь то, о чём он пишет, – универсально для людей любой эпохи, эти проблемы никуда не уходят.

– Но важно не ошибиться в выборе языка художественного воплощения! Если мы, подразумевая, что Чехов рисовал интересные типажи, характеры, начинаем лепить бородки, делать лысины, заставлять актёра кривляться и играть некого персонажа, то это явно не мой путь. Мне нужно, чтобы человек в чеховском спектакле открывал самого себя, чтобы зритель больше узнал про актёра, который на сцене. Актёры ведь постоянно вынуждены лицедействовать, надевать чью-то маску, прятаться за образом. Хочу уйти от такого способа выразительности. Притом мне не требуется, чтобы в зале поняли, какой артист любит рыбалку, а какой собирает марки. Хочу показать стержень, самобытное понимание сегодняшней действительности, суметь раскрыть отношение актёра.

– Любопытно в этой связи было бы узнать – определились ли вы с составом артистов?

– Да, мы уже успели поработать над этюдами, провести небольшой кастинг и тренинг, создать команду. Сейчас это даже не исполнители ролей, а бойцы, всадники, которые должны принести добрую весть в зрительный зал. И если боец оказывается небоеспособным, то по дороге он, скорее всего, потеряется. Пока так. Оглашать состав сейчас преждевременно, нам предстоит ещё серьёзно постараться. Хотя «прорыв» в то, что я называю фантастически недоступным в театре, уже произошёл.

– Ну что ж, сохраним интригу и пожелаем коллективу под вашим руководством по-боевому исполниться непоколебимой волей к победе!