Маленькая комната от пола до потолка заставлена книгами. Бродский, Бунин, Павел Флоренский, Юрий Нагибин, Псалтырь, Антониони, Набоков и ещё сотни имён вперемешку на потрепанных корешках. Сразу видно, хозяин библиотеки книги читает, а не коллекционирует для украшения интерьера. Кажется, что о литературе актёр Липецкого государственного академического театра драмы имени Льва Толстого, народный артист России, лауреат Государственной премии Михаил Янко может говорить бесконечно.

— Я пристрастился к чтению ещё в школе. Лет в четырнадцать взял у приятеля отца роман о демидовских заводах, осилил его на одном дыхании и так увлекся, что стал читать всё, что попадалось под руку. Уходил в сквер рядом с библиотекой, садился на лавочку и читал. Выбирал очень своеобразные произведения, совершенно неочевидные для подростка. Романы классика соцреализма Вилиса Лациса, книгу «Дитте — дитя человеческое» — чуть не плача я проглатывал страницы о тяжелой судьбе датской крестьянки… Так постепенно я перестал представлять свою жизнь без хорошей книги.

Тогда был настоящий культ литературы, ради ценной энциклопедии или томика классика мы были готовы и ночь стоять в очереди у книжного магазина. Молодым, привыкшим к тому, что всё можно скачать из Интернета, этого не понять. И сегодня, когда выпадает свободная минутка между репетициями и спектаклями, обязательно читаю, причем обычно сразу несколько книг.

Сейчас на моём журнальном столике — воспоминания известной семьи театральных режиссёров Камы Гинкаса и Генриетты Яновской. Открыл для себя новый формат книг, так называемый флипбук, очень маленькие и удобные, на тончайшей бумаге. Я приобрел в этой серии издания Пушкина, Бунина и Ника Вуйчича. У последнего с рождения отсутствуют руки и ноги, но он, искренне веря в Христа, смог превозмочь болезнь и стать активным, успешным человеком, мотивирующим людей меняться к лучшему. Читаю журнал «Наше наследие», там напечатаны интересные дневники Гладкова, автора известной пьесы «Давным-давно», работавшего в тридцатых с Мейерхольдом. Такой вот мой сегодняшний круг чтения.

Книги впрок стараюсь не покупать, но есть несколько, до которых всё не дойдут руки — это воспоминания Софьи Андреевны Толстой «Моя жизнь» в двух томах и мемуары тетушки Льва Толстого. Я купил эти книги, гостя у друзей в Туле, надеюсь прочесть летом.

— Михаил Леонидович, самая свежая ваша работа — роль цензора в «Академии смеха» по пьесе японца Митани. Сложно ли она вам далась? Обычно творческий человек находится по другую сторону стола в кабинете чиновника…

— Знаете, я убежден, что цензура должна быть. Меня раздражает литературная вседозволенность. Когда недавно ввели запрет на мат, критик Павел Руднев написал в фейсбуке, что ненормативная лексика — неотъемлемая часть современной драматургии. Режиссёр Звягинцев заявил в Каннах, что, мол, нельзя оскоплять язык. Я завелся: сколько можно сидеть в этом болоте, мы же давно прошли всю эту чернуху и порнуху. Ребята, если так хочется, давайте тогда и рецензии писать с матом для большой эмоциональности, почему нет? Грустно от того, что умные, талантливые люди не понимают очевидного.

Я пробовал читать «новую драму», несчастная женщина в пьесе мечется между двух мужчин. Один говорит исключительно матом, второй тоже, и она периодически вставляет крепкое словцо. Мне такие эксперименты неинтересны, да и широкой публике, думаю, тоже. Определенные рамки, прежде всего нравственные, должны быть у каждого.

Лично я в театре никогда не сталкивался с запретами. Были, конечно, разные нелепости, так, обкомовским работникам не понравилось, что в одном нашем спектакле по ходу действия персонаж, Герой Соцтруда, выходит на сцену в трусах. А что, он должен ночью вставать с постели в строгом костюме с золотой звездой? Перегибы случались, чего скрывать…

«Академия смеха» мне интересна прежде всего деконструкцией «низкопробного жанра». Казалось бы, ерунда какая, фривольная пьеска для маленького театрика. Можно было её запретить сразу, но пошлость затягивает, и мой герой, уже не в силах остановиться, к финалу ощущает себя настоящим творцом.

Не каждый из нас может противостоять нескончаемому потоку примитивных телесериалов, глупых телешоу, «Дому-2» и «Камеди-клаб». По большому счету, вся наша жизнь превращается в «низкопробную комедию». Вот об этом мне хотелось поговорить со зрителем, попробовать сделать их сопричастными к происходящему на сцене, вместе повалять дурака.

— Одной из самых ярких ваших работ последнего времени стала роль профессора Серебрякова в спектакле Сергея Бобровского «Дядя Ваня», отмеченном наградами крупнейших российских театральных фестивалей. А почти тридцать лет назад вы удостоились Государственной премии за роль Астрова в постановке этой чеховской пьесы Владимиром Пахомовым. Каково это — дважды войти в одну и ту же реку?

— Ощущения самые приятные. У нового спектакля счастливая фестивальная судьба, его прекрасно принимали в Мелихово, Москве, Челябинске, совсем недавно мы вернулись из Самары. Для нас, актеров, такие поездки — отдушина, возможность проверить материал на публике и критиках, зарядиться творческой энергией от коллег, увидеть их лучшие работы. Гастролей сейчас, увы, нет, раньше мы колесили каждое лето, объездили весь Союз от Прибалтики до Владивостока. Хорошо бы возродить эту практику, но нужна серьезная финансовая поддержка. А фестивали дают возможность почувствовать эту особую, ни с чем не сравнимую атмосферу погружения в новую культурную среду.

«Дядя Ваня» стал для меня неожиданным и от того вдвойне приятным подарком. В своё время роль Астрова в значительной степени сформировала меня как актёра, чеховская пьеса продолжала жить во мне, я помнил весь текст наизусть и был рад возможности вернуться и многое переосмыслить.

Современный спектакль Сергея Бобровского и постановка Владимира Пахомова тридцатилетней давности очень разные. Тогда мы делали историю о том, каково это — быть интеллигентом в провинции. Про врачей и инженеров с прекрасным образованием и светлыми идеями, которые через десять лет серой, беспросветной жизни на периферии спивались, оскотинивались, подавляли в себе все человеческие порывы.

Новый спектакль, на мой взгляд, о том, что при всех наших серьезных устремлениях, амбициях и благородных чувствах мы можем выглядеть смешно и нелепо. Считаем себя творцами, демиургами, как мой герой Серебряков, а на самом деле он постаревший, никому не нужный профессор. Дядя Ваня, как ему кажется, делает большое дело, а если присмотреться, то, может быть, это не он, а Соня несет эту миссию. А дядя Ваня — этакий человек-приживала. Жанр сейчас у нас абсолютно иной, ближе к трагикомедии и даже фарсу, но при этом все акценты расставлены тонко и мастерски.

Многозначность смыслов и трактовок — самое ценное в Чехове. Времена меняются, а чеховские тексты становятся ещё актуальнее.

— Как проходит для вас Год культуры? Запомнился он чем-то особенным?

— Сейчас внимательно ¬изучаю напечатанный в газетах важнейший документ — «Основы государственной культурной политики». Много правильных слов текста. Но жизненный опыт подсказывает— в итоге все закончится тем, что нам скажут: извините, господа хорошие, но денег нет.

Года культуры для страны катастрофически мало, необходима пятилетка, десятилетие. И то всех проблем решить невозможно. Культура, в первую очередь для меня, это внутреннее содержание человека. Чем глубже и богаче оно, тем цивилизованнее наше общество. Поэтому начинать преобразования всегда надо с себя, никакие указы сделать это не в состоянии. Да, это трудно, но результат того стоит.

— Над чем работаете сейчас?

— Над собой. Сезон уже скоро заканчивается. Готовясь к новому, накапливаю какие-то впечатления внутри и предаюсь радостям лета на даче. У меня подрастают внучка, ей уже семь, и внук, ему полтора. Они всегда с радостью приезжают погостить к бабушке с дедушкой из Москвы. Так что отдыхаем большой компанией, путешествуем по красивым местам, детишки просто обожают Галичью гору. На ближайшие пару месяцев роль деда для меня — самая главная!

— Ваши супруга и дочь — актрисы, наверное, мечтаете, чтобы и внуки продолжили семейную династию?

— Я очень дорожу привязанностью внуков, обожаю играть с ними. Внучка ходила на мои спектакли, в Москве она занимается в художественной школе при Доме актёра. Очень способная девочка, с критичным складом ума, кажется взрослее своих лет. Мама — актёр, папа — актёр, когда ты растёшь в театре, то, естественно, и сам задумываешься о сцене. Я не знаю, что будет дальше, всё зависит от желания Даши. Но мне очень хочется, чтобы внуки выросли достойными людьми и чтобы я успел погулять на их свадьбах.

Сергей Малюков