В известном российском театральном режиссере, народном артисте России Леониде Хейфеце, еще со времен студенческой самодеятельности живет незаурядный драматический актер. Недавняя встреча профессора Российской академии театрального искусства с журналистами и актерами Липецкого академического театра драмы имени Льва Толстого быстро превратилась в серию увлекательных монологов.
Учитель нового художественного руководителя театра Сергея Бобровского, а также Нины Чусовой, Андрея Кузичева и других популярных сегодня актеров и режиссеров прибыл в Липецк с женой - актрисой Малого театра Ириной Черезовой - для того, чтобы помочь подготовить к постановке спектакль по роману Ивана Гончарова «Обыкновенная история». Однако говорил Хейфец не столько о своих режиссерских планах, сколько о прошлом и будущем отечественного театра в целом. Фрагменты наиболее интересных высказываний мэтра мы предлагаем вниманию читателей «Липецкой газеты». Итак, Леонид Хейфец о...
Начале театральной карьеры
Признаюсь, я по-особому смотрю на индустриальный пейзаж вокруг Новолипецкого комбината. В свое время я работал в инструментальном цехе, где было свое маленькое литейное производство, так что о металлургии знаю не понаслышке. В юности я был «звездой» драмкружка механического факультета Белорусского политехнического института. Играл много, но почему-то доставались в основном отрицательные роли - всевозможных врагов, предателей. Помню, как нам с моим другом, обладателем характерной еврейской внешности, Гринбергом (сейчас он академик) в пьесе про партизан поручили сыграть эсэсовцев. Педагогов мои театральные занятия раздражали, но наш драмкружок приносил грамоты и дипломы, а в то время это много значило. Когда пришло время выпуска, я, как всякий житель Минска, хотел остаться в столице. Для этого нужно было попасть в двадцатку лучших студентов. Конечно, здорово волновался. На ватных ногах захожу в кабинет к проректору, а тот с порога: «Ты дурак, Хейфец, или нет? Мне режиссер Минского ТЮЗа прислал письмо с просьбой распределить выпускника механического факультета в... театр юного зрителя. Не связывайся ты с этой ерундой, работай инженером!». Я прислушался к мудрому совету и пошел на завод. Но все-таки есть в мире божий промысел, судьба. В это время при белорусском театре имени Янки Купалы открылась вечерняя актерская студия. Попробовал поступить в нее, но в приемной комиссии сказали: «Невыразительная глухая речь, к актерской работе не пригоден». Чтобы как-то снять стресс, мы с другом, которого не приняли из-за роста, выпили портвейна в кафешке. Вдруг видим в окне: идет по улице худрук театра Леонида Рохленко. Спонтанно возникла идея поговорить с ним напрямую. Худрук заметно испугался, увидев стремительно приближающиеся к нему из темноты наши фигуры. Сказал, что возьмет вольнослушателем, а если освободится место, то зачислят. Так начались мои занятия. В полшестого утра ехал на завод, домой возвращался к шести вечера, на ходу ужинал и к семи мчался в училище.
И так два года. На выпускных экзаменах играл Миловзорова в пьесе «Без вины виноватые» Островского. Педагоги дали понять, что надежд на успешную актерскую карьеру у меня немного. Выручил опять случай. Подошел человек, представился режиссером с республиканского ТВ, предложил сыграть главную роль мальчика в телеспектакле по пьесе Розова «В поисках радости». Я закатываю рукава рубашки, у меня по локоть могучая растительность, какой к черту мальчик. «Ничего, решим вопрос». - «А как же завод?» - «Мы подстроимся к вашему графику». Репетировали спектакль поздним вечером и ночью. Играли живьем на белорусской мове. На следующий день после премьеры, в воскресенье, мне понадобилось узнать какую-то ерунду в горсправке. Просовываю голову в будочку, девушка смотрит пристально на меня и цепенеет: «Это вы вчера главную роль по телевизору играли?».
Я вздрогнул и убежал от нахлынувшего ужаса абсолютной неготовности к славе. Но настоящие потрясения были еще впереди. В понедельник, как обычно, поехал в техбюро на завод. Народ, естественно, ходит хмурый, многие с бодуна. Захожу в наш большой кабинет - никто не работает, вокруг меня тягостное молчание. Наконец начальник отдела прерывает паузу. «Что же ты, Хейфец, два года у нас работаешь, а про брата-близнеца, актера, никому не сказал?» - «Ребята, да вы что, это же был я!» - «Хватит чушь молоть, ты же все время работал с нами!» Полдня прошло, пока поверили. Наконец технолог Маша, такая практичная деревенская девушка, интересуется: «А сколько тебе заплатили?». Оклад в машбюро у меня был около 1100 рублей, на телевидение дали почти в 2 раза больше - две тысячи. Но коллеги мне не поверили, они считали, что артистам платят сумасшедшие деньги.
Об Олеге Борисове
Мне повезло работать с самыми известными актерами России - Иннокентием Смоктуновским, Олегом Табаковым, Виталием Соломиным, Сергеем Шакуровым, Олегом Борисовым... Каждый из них - целая эпоха. Помню, какое сильнейшее потрясение я испытал, делая спектакль с Борисовым. 1986 год. Олег Ефремов пригласил меня в МХАТ. В стране стало свободнее, и возникла идея вернуть в русскую культуру ряд великих имен, находившихся под запретом. Одним из первых я подумал о Дмитрии Мережковском. Прочел его пьесу «Павел I» и просто обалдел от того, насколько роль Павла подходит для Олега Борисова. Олег Иванович перечитал купленный давно на книжном развале сборник Мережковского и сразу же согласился играть. Пришли с этой идеей к худруку МХАТа Олегу Ефремову. Тот, прочтя Мережковского, сказал: «Мы не будем браться за эту пьесу, это конъюнктура». Я не понял, что он имел в виду, и был очень растерян. А Борисов, известный своим жестким нравом, вышел из кабинета с беспощадным выражением лица... В 1988 году я стал главным режиссером театра Советской Армии. Естественно, сразу же заявил о желании ставить «Павла I». Меня вызвали в Главное политическое управление армии и флота. Его начальник, генерал-майор Волкогонов - очень интеллигентный и прогрессивный человек, - принял меня тепло, но по-отечески посоветовал не начинать свою деятельность в театре Советской Армии с постановки Мережковского. Однако я стоял на своем: не дадут ставить, я уйду из театра. Через несколько дней мне передали: приступайте к постановке «Павла I». Сообщил радостную новость Борисову. Тот сразу сказал, что готов перейти в труппу театра Советской Армии. И это за три месяца до своего шестидесятилетия! Было известно, что стоит вопрос о присвоении ему звания Героя Соцтруда или, как минимум, ордена Ленина. Я говорю, отпразднуй свой юбилей, а потом уходи из МХАТа. А он: «Да пошли они!» - забрал трудовую и перешел к нам. Вот это характер! Не простил Ефремову отказа. Молва говорила, что он злой, жесткий, иногда непримиримый, поссорился со всеми в БДТ. Да, во многом это соответствует правде. Борисов был таким от сумасшедшего, нечеловеческого профессионализма. Подобного отношения он требовал и от окружающих. Я сразу понял: если не буду соответствовать его планке, то он просто порвет меня. В спектакле было около 60 действующих лиц. Актеры приходили на любую роль, лишь бы играть на одной сцене с Борисовым. Он начал репетиции с сумасшедших оборотов - болея лейкемией, он не знал, сколько еще ему отпущено, и старался успеть сделать как можно больше. Помню, как он читал Пушкина. Ощущение было такое, словно он прощался с жизнью. А как он играл Павла! Я не ожидал такого темперамента, такого предела злобы и боли.
Следующий спектакль - «Маскарад» - он репетировал совсем больным. Борисов играл Арбенина. Он приходил в театр с ощущением стремительно уходящего времени. С ним рядом нельзя было спать, играть вполсилы. Такую игру на пределе было тяжело выдержать, начались конфликты с партнерами. А потом ему стало плохо, вскоре он умер. Я мучительно пытался найти нового Арбенина, остановился на пятом кандидате, но все равно спектакль пошел кувырком... Вообще «Маскарад» Лермонтова очень несчастливая пьеса. Когда ее решил поставить Мейерхольд, началась первая мировая война, когда ставил Завадский - вторая мировая. Одной актрисе, занятой в постановке, оторвало палец. У меня умер Борисов. Мистика... Надо было оставить работу, а я продолжал...
О зарубежных актерах
Первые зарубежные актеры, с которыми я работал, жили... на территории СССР. В 1970 году я остался без работы. От ужаса остаться вне профессии рванул в Петрозаводск, в финский театр, где играли наши, советские финны. После семи лет работы в театре Советской Армии финны меня здорово удивили. Сразу почувствовал, что они какие-то не русские, западные по менталитету. Вообще в эту нацию я вскоре влюбился. Во-первых, почти все они - пьяницы, а еще у них колоссальное чувство юмора.
Разбираем пьесу «С вечера до полудня». Они внимательно слушают, а потом кто-то спрашивает: «А можете все-таки поконкретнее объяснить, как мы относимся друг к другу?»
«Вы любите ее (он внимательно записывает в блокнот), это - ее дядя (актер продолжает писать). А что это вы все записываете?» - «Отношения. Если я люблю ее, а это ее дядя, значит, я люблю дядю. А это кто?» - «Этот персонаж - мужчина, с которым она была раньше. Он ее бросил, она пыталась покончить с собой и теперь хромает». Актер все записывает и комментирует: «Раз я ее люблю, а она из-за него хромает, то его я ненавижу!».
Исполнители ждали от меня вовсе не углубления в драматургию образов, а элементарного разбора: кто, с кем и почему. Западные артисты, где бы я ни работал с ними, избавляют режиссера от целого ряда вопросов и проблем, он не обязан разжевывать роль. Часто вместе с текстом завлит раздает им листки, где подробно расписаны психологические характеристики и отношения между персонажами. Творческий цикл в театре организован очень четко. Восемь недель на репетиции спектакля с полной выплатой зарплаты. Второй состав получает три четверти зарплаты только за то, что сидит в зале, знает роль и готов в любое время выйти на замену. Вот это отношение к актерам. А у нас зарплата дерьмо, никто ни за что не отвечает и спросить не с кого. Конечно, там работают совсем по-другому. Помню, я ставил в Стамбуле «Вишневый сад». Стал на репетиции рассказывать актрисе, игравшей Варю, что происходит у нее в душе. Популярная турецкая актриса внимательно слушала, а потом поцеловала мне руку.
- За что? - удивился я.
- За подробный разбор эпизода.
В Турции режиссеры почти никогда не делают этого. У нас в порядке вещей, когда ты приходишь на репетицию и говоришь актерам: а давайте попробуем сыграть все наоборот, сегодня мне ночью пришло в голову, что эта сцена должна быть такой. Да не вопрос, соглашаются русские актеры, им самим интересно попробовать сыграть по-новому. На Западе такое поведение режиссера очень опасно, актеры начинают звереть и считать вас непрофессионалом. Нельзя ни на шаг отходить от железного каркаса спектакля. Как говорит Сергей Юрский, они не понимают, что такое действие.
О современном театре
Смотрю на сегодняшние постановки и думаю, что классики, даже гениальные, и предположить не могли, что театр будет таким. Мы живем в совершенно ошеломляющее время. С одной стороны, я верю в идеалы своих учителей, а с другой - они вступают в страшные противоречия с самой жизнью. Чехову потребовалось два месяца, чтобы добраться до Сахалина, сейчас это можно сделать за 9 часов. Совсем недавно дамы на сцене носили платья до пят, а сегодня и полным обнажением уже никого не удивить. Я помню, как в одном из моих спектаклей в Щуке худсовет возмутило, что в постельной сцене на солдате были кальсоны. Потребовали надеть сверху галифе, а актрисе - поверх рубашки еще и платье. Зато сейчас... Как-то попал на современную постановку «Ревизора». Там Городничий живет с Петрушкой, Анна Андреевна близка с Хлестаковым в весьма затейливой позе... Все это идет в театре в центре Москвы, с интересом обсуждается на телевидении и в журналах. Нет, бесспорно, среди молодых режиссеров есть прекрасные, вдумчивые, талантливые люди. Например, Сергей Женовач, правда, ему уже 50... Многие говорят, что за одну только мою ученицу Нину Чусову меня надо посадить в тюрьму и отлучить от искусства. Она стремительно ворвалась в театральный мир, моментально стала брендом. Честно говоря, я страшно расстроен от того, что она делает сейчас, но все-таки не спешу ставить на ней крест, веря, что увлечение пошлостью на сцене пройдет и начнется настоящее творчество. В Щуке есть люди, которые хотят отлучить от театра Кирилла Серебренникова, считающегося авангардистом. Мы с женой смотрели его постановку «Леса» во МХАТе. Конечно, можно упрекать Серебренникова за то, что он вольно и дерзко обошелся с классикой Островского, но я считаю, что он не перешел черту, отделяющую искусство от попсы и дешевки. А его постановка «Антоний и Клеопатра» Шекспира в «Современнике» с Шакуровым и Хаматовой в главных ролях - там в одной из сцен персонажи расхаживают с пятиметровыми фаллосами, которые держатся с помощью ниток и блоков. «Пять метров! Зачем?» - удивилась моя спутница, известная актриса. Я тоже не могу понять этого. Но в этом весь Серебренников, на том, как говорится, и стоит. Я совсем не против эпатажных сцен. Важно, чтобы обнажение было не ради того, чтобы в зале звучали восхищенные голоса «ух ты, блин, вот это да, голая баба!», а выполняло художественную задачу, как у великого Бергмана во «Фрекен Жюли». Люди жаждут получить от искусства ответы на вечные вопросы, а не похабель.
О новых постановках Липецкого академического театра
У вас была эра Пахомова. Мы знали Липецк Чехова, это был ваш раскрученный бренд. Сейчас пришел новый главный режиссер, мой ученик Сергей Бобровский. Перед ним стоит очень непростая задача. Если театр начнет ложиться под клиентов, как шлюха в дешевом борделе, искать пути к зрителю через дешевую, легко доступную драматургию, ставя во главу угла количество проданных в кассе билетов, то он неизбежно проиграет.
Я сам не могу больше видеть плохие концы и нуждаюсь в красивой сказке. Не призываю: тот же час приступать к репетициям Томаса Манна или «Фауста» Гете. Но я верю, что город можно постепенно приучить к тому, к чему зовет театр. Если упорно служить нашему делу, то город привыкнет к поставленной планке, никуда он не денется. Я верю, Сергей справится с этим. В Липецке я буду помогать ему ставить «Обыкновенную историю». В стране планируется широко отметить 200-летие Ивана Гончарова. В рамках предстоящего празднования многие российские театры обратились к творчеству классика. Я хорошо знаю и люблю этого писателя. Сам хотел поставить «Обрыв», но МХАТ меня опередил. Министерство культуры и Союз театральных деятелей России, узнав о том, что Бобровский собирается ставить Гончарова, попросили приехать в Липецк, побеседовать с труппой о предстоящей работе. Почему я? С одной стороны, с Сергеем Александровичем я связан школой - Щукинским училищем, с другой - я ставил по Гончарову фильм-спектакль «Обрыв». Каким будет будущий спектакль - все зависит от Бобровского, я не навязываю ему свою точку зрения. Пока, честно говоря, всё - темный лес. Первой постановкой Сергея на новой сцене станет «Женитьба» Гоголя. Это всегда интересно - говорить про человеческую любовь, дружбу, предательство, оскорбление, надежду, про нашу с вами жизнь. Разве может быть актуальнее тема, чем та, которая поднята в «Женитьбе»?
Пробудить в зрителях добрые чувства - вот, пожалуй, главная задача театра. Лучше Пушкина не скажешь. Уверен, вашему театру удастся ее решить.
